Ну, друзья, а свои творческие пробы когда поместите?

Вот вам ещё маленький фрагментик...

Что-то есть в этих «пришельцах», что, заглянув однажды им в глаза и оторопев от их недоуменного и отстраненного взгляда (ах, эта Вечность в нём!), прикоснувшись к бархатной шерстке и услышав тихое кошачье дыхание, мы отдаём им всю свою душу. Какой гнев? Какое раздражение? Только любовь, любовь, любовь... Поэтому наше неубедительно-строгое «Нельзя» воспринималось Семой слабо: он жмурился от порхающего вблизи его носа пальца, смотрел с удивлением и сердился. Действительно, какого чёрта? Почему «нельзя»? Прыгая к Лизавете на спину, вопя в безумстве от предвкушения победы и пытаясь покрепче ухватить её за гривку, он жил как никогда полно и радостно. Но… полнота и радость бытия всегда сменяются их нехваткой. Наше полуистеричное, нестройно-хоровое «нельзя быстро возвращали его к суровым будням – он уже не главный!
А тут ещё и Лизонька подросла и уже не пряталась, а наращивала свой оборонительный потенциал – от шипения и вздыбленной шерстки до прямого нападения и (о, ужас!) до шлепков по наглой голубой морде.
Пришёл момент, когда недоумение, напор и гнев Семки стали подкрепляться рыцарским ухаживанием. Уж как он старался! Он вылизывал кошке всё, что позволялось ему вылизывать: уши, спинку, шею. Подкрадывался, конечно, и к хвосту, но тут же получал гневную оплеуху девственницы. Несчастный, он даже перестал приворовывать её корм! Но, увы, кошка принимала ухаживания и… давала-таки ему отпор. Тогда он присоединил тактику обольщения: укладывался перед кошкой на спину и демонстрировал всё, чем обладал, и что неумолимо подрастало – провоцировал, как мог: извивался, выкручивался, показывал себя со всех сторон. Оранжевые глаза блестели и зазывали, голубая шерстка лоснилась и синела от страсти...

А продолжение надеюсь будет

Получите посылочку! Ещё один фрагментик...

Время шло. Кошка крепилась, и мы уже было подумали, что между всеми нами установилось некое подобие понимания текущего момента, роли распределены и так жить можно довольно долго. Наивные, мы забыли, что кошка не просто растёт, она ещё и зреет…
Первый сигнал был распознан нами не сразу. Кошка вдруг стала мягко подворковывать, глядя на Семён Семёныча и слегка прогибая спинку. Вначале он не поверил своему счастью – уж очень много он получил от неё оплеух и грозного рычания. Когда же Лиза, припав на передние лапы и взмуркивая, поползла к нему, Сёма и вовсе растерялся. Тяжелым галопом он проскакал до поворота в другую комнату, затормозил, расположился за углом и принялся наблюдать за множащимися пируэтами подруги. Зато «дошло» до меня: наша Лизонька (наша крошка!!!) желает «гулять». Я растерялась, а она, увидев бегство кавалера и на всякий случай поупражнявшись ещё немного, внезапно успокоилась и, взобравшись на моё кресло, уснула. Семён Сёмёныч, на всякий случай, убрался в любимую «кибитку» и задремал.
Они уснули, а мы потеряли остатки покоя! Что же теперь? Если раньше Лиза была нашей союзницей в борьбе с ранними связями, то теперь она не просто плавно переместится в стан вольнодумцев, но, более того, сделает всё, чтобы этот стан активно множился! И это в её шесть с половиной месяцев?!? Ну, уж нет! И мы решили утроить бдительность…
В сущности, наступившие будни мало чем отличались от прошедших, однако возмущённых воплей, недоумения, обид и упрёков прибавилось. Теперь они следовали, и весьма активно, с двух сторон. Ночи перестали быть более или менее спокойными: в любое время кошка могла экспрессивно заявить свой «мяу-призыв», а кот, из другой комнаты, норовил энергично ей ответить. Днём же они вынуждены были проводить время в разных комнатах: в гостиной со мной сначала маялась кошка, а затем следовала «смена пажеского караула» – она перемещалась в спальную комнату, а Семён Семёныч – ко мне. И так – несколько раз в день. Как у меня болело сердце за находившихся в «одиночке»! Я печалилась и мучалась виной, а они спокойно спали, ели, изредка голосили, призывая к справедливости, и норовили прорваться к своему партнёру, если я заходила их пожалеть.
Поначалу Лиза пела свои любовные песни нечасто и недолго – дней пять – и затем опять противостояла циничным выходкам кота. Мы вздыхали с облегчением и пугались следующих всплесков её взрослости. И они повторялись. Причём, чаще, чем у кошек, живущих в доме без кота – всё-таки Сёма преуспел в своих провокациях.
Вот так, любя, радуясь и тревожась, мы и жили до тех пор, пока ИХ ВРЕМЯ не пришло. Первого апреля, в день всеобщего веселья, когда Лиза в очередной раз начала своё любовное взмуркивание, мы сняли контроль над нашими подопечными и стали с интересом ждать развития событий.
Семён Семёныч недолго топтался на месте. Недоверчиво косясь на нас, он очень скоро поверил в удачу и теперь периодически, с большим оптимизмом взлетал на кошку, затем слетал и озадаченно таращил глаза, глядя, как она переживает каждый фрагмент «любви», беззвучно, но очень энергично кувыркаясь по всему периметру комнаты. Внешние наблюдения за процессом не дали нам ответов на вопросы: «А как же ЭТО у них, неопытных, получится? Будут ли у Лизы котята?». Сейчас-то я понимаю, насколько забавны эти вопросы перед лицом природы, но тогда, начитавшись различных книг о том, как «должно быть», мы стали бояться всего и, в том числе, момента спаривания своих любимцев. Следуя зову инстинкта, они оказались мудрее нас. После нескольких дней «любовной круговерти» наши питомцы успокоились и разошлись по своим уголкам. Наконец, спустя две недели, выяснилось: котята будут. «Надо же, – по-детски изумлялись и ликовали мы, – у Семён Семёныча всё получилось!».

Самое яркое впечатление того времени, когда Лизонька постепенно округлялась и приближалась к первому материнскому опыту, – нежность. Она переполняла меня при взгляде на неспешно проходящую мимо кошку, при мысли о предстоящих родах и в фантазиях о будущих котятах. ... Семён Семёныч, прекратив свои ухаживания, довольно жмурился, привычно придвигал лапой в свою сторону тарелочку с кормом, возмущался возросшим вниманием к кошке и требовал подтверждений любви к своей высочайшей особе. Требовал он настойчиво и громко, предлагал для ласки всё своё бархатное тело и толстенные щёки, и сочно урчал, когда добивался желаемого.
Какое-то время Лизонька была беспечна, носилась по квартире, задирала кота и была чрезвычайно довольна, когда ей удавалось его рассердить, сдвинуть с их общего любимого местечка и быстренько его занять. Но по мере того, как её «талия» становилась всё шире и круглее, она стала прислушиваться к происходящему в ней – часто и задумчиво вылизывала свой животик и после этого носила его бережно и не спеша. Когда котята стали тихонько толкаться, я частенько стала наблюдать милую картинку: Лиза лежит на боку, вдруг её пушистое брюшко начинает легонько волниться и, ощутив это волнение, она мгновенно начинает заглаживать его языком. Казалось, что успокаивая движение в своём теле, она ласкает всех котят вместе и каждого в отдельности.
Обычно независимая, недоверчивая и осторожная, Лиза вдруг стала приходить ко мне по утрам и подставлять свою голову для ласки, как будто для того, чтобы убедиться в том, что предстоящее материнство рядом со мной будет безопасным. Хитрюга! Задолго до появления котят она уже причащала нас к будущему событию, заручалась поддержкой и готовила для них любящее пространство. И, конечно же, мы их уже любили, ждали, тревожились и надеялись на благополучный исход.
...Время шло своим чередом. Я слегка нервничала, Лиза удивлялась происходящим в ней переменам и тихонько «поглаживала» котят, а Семён Семёныч жил в собственное удовольствие и даже порывался иногда возобновить опыт «любви». Это вызывало гневную волну с трёх сторон и он, недовольно ворча, удалялся по своим «не главным» делам: сну, еде или весёлой потасовке с какой-нибудь очередной «мышкой». Такие потасовки провоцировали Лизоньку и она, забыв о своём бесценном грузе, начинала гарцевать по комнате вслед за котом. Тут нестройным хором вступали мы с мужем и пытались остановить юную мамашу, громко апеллируя к её ответственности за будущих детей: «Лиза, нельзя! Да как же можно так скакать, ты же рожать скоро будешь! Побереги котят, глупая кошка!». Чаще всего она не обращала никакого внимания на эти увещевания, иногда усаживалась и внимательно смотрела на нас огромными круглыми глазами и недолго слушала. Затем, круто развернувшись, галопировала в сторону происходящего веселья. Оставалось лишь одно, но очень верное средство отвлечь её внимание от безудержно резвящегося кота-провокатора – холодильник. Постучав несколько раз его дверцей, мы отлавливали наивную чревоугодницу, и, держа на руках, продолжали свою лекцию.
Почти каждый день я считала дни и выверяла для себя дату родов. Но как это обычно и бывает в таких случаях, я ошиблась. В полном соответствии со своенравной женской природой, Лизонька окотилась на два-три дня раньше, чем мы этого ждали.